Сегодня много говорят и пишут о еде. Как ели раньше, как едят сегодня – всё это вызывает неизменный интерес. Эти беглые заметки – просто личные воспоминания о далёком детстве в 60-е годы. Я жила в Егорьевске, что на юго-востоке Московской области, с родителями и с бабушкой. Папа – директор станкостроительного завода — главного в городе предприятия (одного из двух), мама работает на том же заводе в конструкторском бюро, бабушка ведёт хозяйство и воспитывает меня.
Начнём в главного – с хлеба.
Хлеба и сладости
В соседнем с нашим доме была булочная; оказавшись в Егорьевске, я обнаружила, что она и сейчас там есть. В те далёкие времена меня часто посылали туда за хлебом с монетками в кулаке или в варежке. Самый главный хлеб был буханки – белые, серые и чёрные. Их, кажется, можно было попросить разрезать надвое и купить половину. Сегодня больше всего похожи на тот хлеб буханки, сделанные предприятием «Манана», распространённые на востоке Москвы и Московской области. Были также соединённые меж собой небольшие булочки – сайки. Их можно было покупать по одной – сколько надо.Удачей было, когда привозили халу – обсыпанную маком плетёнку. Взрослые халу резали, словно она обычная буханка, а мы, дети, любили расплетать, точно косичку, и есть уже отдельные полоски. Хала и сама по себе хороша, а уж с маслом…
Известий о вреде сливочного масла тогда ещё и в помине не было, и сливочное масло считалось однозначно полезным. Никто не заморачивался калориями или холестерином. Сливочное масло было знаком благополучия и сытого достатка: не забудем, что ВСЕ взрослые той поры в том или ином виде знали если не голод, то скудость и недоедание. А тут – сливочное масло. Продавали у нас его вразвес, покупали обычно по 200 гр. Видимо, отсюда и родилась пачка в 200 гр. Помню, бабушка критиковала выпивох: «Чем бутылку покупать – лучше б детям целый килограмм масла купил». Действительно, кило масла стоило аккурат, как бутылка водки: бутылка 3 р. 62 коп., а масло 3-60. А ещё было (далеко не всегда, но было!) шоколадное масло – сказочно вкусный продукт, который я обожала. Покупали его не часто и по чуть-чуть. Потом шоколадное масло совершенно исчезло, в 70-х годах и далее я его не встречала, в том числе и в Москве. А в 90-х, на волне грянувшего постсоветского изобилия – появилось снова. Я тотчас купила, принесла домой, намазала, ожидая вкус детства — и… о горькое разочарование! Нечто мыльное с химической сладостью; больше я его не покупала никогда. Не знаю, то ли я безвозвратно выросла, то ли масло испортилось, но то дивное шоколадное масло для меня осталось в прошлом. Так бывает.
Кстати, нечто подобное случилось в моём восприятии с ещё одним продуктом – с итальянским ликёром Amaretto di Saronno. Я познакомилась с ним студенткой, когда начала работать в качестве гида и переводчицы (это было уже в Москве): его иногда дарили итальянцы. Наши переводчики, и парни, и девушки, были от него в совершенном восторге. Ходили слухи, что это лучший напиток для соблазнения девушки: ни одна не в силах устоять. Одно время я даже заливала в бутыль из-под этого дивного напитка подсолнечное масло, которое в гастрономе разливал автомат за 50 коп. пол-литра: суёшь монету, и он тебе наливает в подставленную стеклотару. Потом, по прошествии лет пятнадцати, мне привелось снова хлебнуть того самого amaretto. И что же? Дрянь дрянью: сладкий алкогольный сиропчик с резким парфюмерным запахом; я даже не допила микроскопическую рюмочку.
Вернёмся, впрочем, в Егорьевск 60-х.
Из мучных изделий были в ходу баранки, которые при продаже нанизывали на верёвку и в таком виде давали покупателю. Баранки, нанизанные на верёвку, фигурируют в знаменитом рассказе Валентина Катаева «Аленький цветочек». Помню верёвочку – из скрученной серой обёрточной бумаги. Верёвочка не прочная, но для мелких хозяйственных надобностей – годная. Бабушка верёвочки не выбрасывала, а скручивала и хранила на всякий случай.
А как ещё упаковать баранки? Полиэтиленовых пакетов не было. Были пакетики из той же серой упаковочной бумаги, что и верёвочки или, чаще, просто листы этой бумаги, которые продавщицы ловко сворачивали конусом – «фунтиком». Но баранки компактно не уложишь, нужен пакет очень большого объёма. Так что пакеты употреблялись для более компактных продуктов. У многих, да практически у всех, и у нас тоже, были печки, бумага шла на растопку, не создавая вселенской мусорной проблемы. Ещё были печенья и вафли, упакованные и вразвес. Помню, печенья «К чаю», в пачке. Были белые и коричневатые, с добавлением какао, очень вкусные, я их особенно ценила. Других печений не помню. Какие были вафли — тоже не помню, но они были, это точно.
В 1967 г. к 50-летию Великой октябрьской социалистической революции были выпущены печенья «Юбилейные», сказочно вкусные. Их делают и поныне, разных видов. Те давние сегодня называются «Юбилейные традиционные». Тогда была такая традиция: трудовые коллективы делали «подарки» какому-то юбилею или очередному съезду КПСС – разрабатывали и выпускали в продажу какой-нибудь новый продукт. Вот к 50-летию Октября это было печенье «Юбилейное».В той же булочной можно было купить кукурузные хлопья в сахаре за 7 коп. небольшая пачка. Дети очень любили. Ели мы их не на завтрак, не с молоком, как рекомендует Nestle, которая их сегодня выпускает, а просто так – запуская руку в коробочку и угощая подруг. Кукуруза в те годы была сакральным продуктом. Её объявили «царицей полей» и выращивали повсюду, даже там, где она категорически не вызревает, но там её растили на силос. Помню, на пологом заливном берегу Оки, напротив деревушки, где мы живали летом, тоже растили кукурузу. На каком-то этапе початок выбрасывал нечто вроде волос, из которых мы, девчонки, плели косички, а на листьях, что облегали будущий початок, рисовали рожицы. Помню были две куколки: Кука и Руза. Они ходили друг к другу в гости, мы разыгрывали целые сцены с кукурузными куколками, когда вместе с родителями переплывали на лодке Оку и купались-загорали на песчаном пологом берегу.
Почему Хрущёв так увлёкся кукурузой? Наверное, будучи русским человеком да ещё революционером по натуре, он решил совершить большой скачок: одним махом, чудодейственным образом и в кратчайшие сроки решить проблему снабжения населения мясом и молоком. Мысль о длительном, не чудодейственном, а эволюционном развитии ему, как всякому революционеру, была скучна и противна. Кукуруза, спору нет, отличный корм для скотины, но она должна идти в паре с соей (кукуруза – углеводы, соя – белок), но про сою вроде разговору не было, хотя она отлично растёт у нас на Дальнем Востоке. А вот про кукурузу – звенели вовсю. Кстати, сегодня на Украине выращивают много кукурузы и успешно экспортируют.
Торт, сладости и праздник
Торт – это было делом редким и, вероятно, дорогим. Торт покупали мне на день рождения, а просто так не покупали. Даже не покупали, а – бери выше! – заказывали. Мы шли в какой-то маленький магазинчик недалеко от дома (в Егорьевске всё было близко, в двух шагах) и заказывали бисквитный торт. Вероятно, спроса особого на эти вещи не было, и они пеклись только по заказу. Дизайн у тортов был единый, а выбор, кажется, касался только размера. Торт помнится мне большим, всем подругам хватало. На торте было две большие кремовые розы – розовая и желтовато-сливочная и какие-то узорчики и листики по краям. Розы были жирно-сладкими и дивно-вкусными. Я заранее заботилась, чтобы кусок с розой достался непременно мне. И он мне доставался – как имениннице! Вкус был – сказочный. Кому доставалась вторая роза – не помню.
Сейчас делают какие-то облегчённые низкокалорийные торты, а «совковые» масляные принято презирать с неких фитнес-позиций. Мне кажется, что те старые торты были гораздо вкуснее. Если кто-то желает потреблять меньше калорий, то и торт есть не надо. Или есть его крайне редко. Вообще, лучший способ похудеть или хотя бы не толстеть – это меньше есть. Это очень обидно современному человеку (а ещё обиднее корпорациям, производящим еду), и он всё пытается выдумать что-нибудь такое, что позволит ему есть много, очень много, ещё больше – но при этом не толстеть. Отсюда все эти затеи с «лёгкими» продуктами и т.п.
Помимо торта на день рождения выставлялась хрустальная вазочка-лодочка, наполненная шоколадными конфетами: «мишки» (на севере и в средней полосе, с картины Шишкина), «Красная Шапочка», «Кара-Кум», «юбилейные», «трюфель», «грильяж», «белочка», «стратосфера»… Всё было дивно вкусным, мы с подругами спорили, что вкуснее и неизменно сходились на том, что у каждого свой вкус.
А недавно (уже в наши дни) у нас были гости – пожилая пара. Я выставила ту давнюю лодочку (она сохранилась, только прежде золотистая ручка безвозвратно потемнела) с такими же (по крайней мере, по названию и дизайну упаковки) конфетами. Мои гости ностальгически повздыхали, но почти ничего не съели. Почему современные конфеты не такие вкусные, я не знаю; предполагаю, что там какой-то безвкусный заменитель шоколада, а прежде был настоящий шоколад.
Вообще, в те времена довольно чётко разграничивалась праздничная и повседневная еда. Думаю, что в нашей небольшой семье, где у папы была одна из самых больших зарплат в городе, да и мама работала инженером в конструкторском бюро, можно было накупить сколько угодно шоколадных конфет и т.п. Но этого не делали: не положено, не принято. Помню, моя состарившаяся мама укоряла меня уже в XXI веке за покупку каких-то деликатесных продуктов «просто так». Говорила: если есть праздничную еду каждый день – то праздника не будет. В этом есть большая мудрость, не говоря уж о пользе для здоровья.
Шоколадные конфеты в те давние времена покупались редко, а в обычные дни дети ели карамельки, ириски, тянучки, а взрослые, по-моему, конфет особо не ели. Ирисками-карамельками (т.е. мелкими дешёвыми конфетками) девчонки угощали друг друга, их носили некоторые взрослые в кармане, чтобы при случае угостить детей. Карамельки были двух видов: с начинкой (обычно варенье) и безо всякой начинки. Из первых помню «клубнику со сливками» — белая конфетка, а внутри клубничное варенье. Но я предпочитала просто прозрачную карамель: театральную, барбарис. Театральная в аэрофлотовской версии называлась «взлётная»: её выдавали пассажирам самолётов при взлёте и посадке. Тогда самолёты, вероятно, были менее герметичные, менялось давление и потому при взлёте и посадке закладывало уши. Чтобы этого не было, надо было что-то сосать, для того и давали конфетки. Но тогда я об этом не знала, т.к. на самолётах не летала. Ещё были ириски – «кис-кис» и «золотой ключик»; кажется, они и сейчас выпускаются. Были недорогие конфетки – «коровка» из варёной сгущёнки. Очень мне нравились «батончики». Были ещё очень дешёвые «подушечки», без обложки; кажется, даже дешевле сахара, меньше рубля за кг. Состояли они, сколь я понимаю, фруктового сиропа и сахара. Между прочим, совсем не дурно. Ели их дети и старушки за чаем.
Приходя в гости в дом, где есть ребёнок, взрослые обычно приносили шоколадку. Шоколадки были разные. На моей памяти возникла «Алёнка», она и сейчас есть в той же картинкой, изображающей круглолицую девчонку лет пяти в платочке. В наших девчоночьих кругах считалось, что шоколадка «Алёнка» названа в честь дочки Валентины Терешковой. Мы очень любили Терешкову, гордились её подвигом, читали в «Мурзилке» поэму о её детстве и юности, а Валька с нашего двора отдельно гордилась, что она тёзка знаменитой женщины-космонавта – такой у Терешковой был официальный титул.
«Алёнка» была относительно дешёвая – 80 коп. за большую шоколадку. Но мне «Алёнка» не нравилась, мне нравился «Золотой (или серебряный) ярлык» — более твёрдый и менее сладкий. СтОил он ровно в два раза дороже «Алёнки». Тульская бабушка, когда приезжала, всегда спрашивала меня, что мне купить: «Золотой ярлык» или кило «Мишек». В итоге покупалось то и другое, хотя я особой сластёной не была. Мороженое, например, я особенно не любила, хотя принято считать, что дети без него просто не мыслят жизни.
Что сегодня на обед?
Расскажу, что ели в течение дня.
На завтрак мы пили кофе из сине-зелёного эмалированного кофейника. Кофе покупался в той же булочной. Он был в коробочке, молотый. Был без цикория, а был с цикорием. Бабушка предпочитала с цикорием, поэтому покупали с цикорием. Никаких специальный приспособлений для приготовления кофе не было в заводе. И привычки пить постоянно кофе и пристрастно рассуждать о его качестве – тоже не было: кофе и кофе. У нас кофе пили только по утрам, в остальное время пили чай. А захочешь пить – налей стакан воды и попей. В школе у нас был фонтанчик с питьевой водой, к которому можно было припасть и попить.
Я на завтрак пила чай с сахаром или молоко. Принято считать, что дети молоко не любят и пьют через силу. Это совершенно не мой случай: мне молоко всегда нравилось и сейчас нравится. В детстве нравилось молоко с пенкой. Уже в наши дни я нашла некоторые марки молока, которые мне нравятся, и охотно их пью. А раз в неделю приятельница привозит мне настоящее молоко от коровы, которую держит её знакомая.
А вот у подруги моей было интересное питьё – «гриб». Её бабушка держала в банке нечто слизистое, называемое «грибочком». «Грибочка налить?» — неизменно обращалась она ко мне, когда я приходила. При положительном ответе она цедила через марлю мутную жидкость слегка кисловатого вкуса. Не сказать, чтоб очень вкусно, но – сойдёт, тем более, говорят, что это очень полезно. Грибом бабушка занималась серьёзно, промывала, куда-то пересаживала. Моя бабушка гриб не заводила, хотя ей предлагали: домашним хозяйством она занималась по минимуму, а в свободное время читала книги, газеты и журналы.
Часто на завтрак ели кашу – манку или овсянку. У отца были проблемы с желудком, и ему рекомендовали есть слизистые каши, ну и мы заодно ели – дело-то полезное. Каши варили наполовину на воде – наполовину на молоке; не знаю, почему. Но овсянку я и сейчас так делаю. Употреблялась пшёнка, рисовая.
А вот гречневая каша была дефицитом. Её присылала нам бабушка из Тулы; где она её брала – не знаю. Помню фанерный посылочный ящичек с написанным не нём химическим карандашом нашим адресом, а в нём – тряпичный мешок с гречкой. Тогда крупы и многое другое держали в тряпочных мешочках со стяжкой у горла. Мешочки шили из вышедшей из употребления одежды: она ведь протирается неравномерно, так вот из спины халатов или рубах получались отличные мешки. Я до сих пор помню шов, которым их сшивали: сначала складываешь налицо – прошиваешь, потом выворачиваешь наизнанку – и опять прошиваешь. В результате получается крепко и ткань не осыпается: обмёточных швов многие тогдашние машинки не делали. Бывало, шили мешки и руками – так, за разговором. Вот такой ситцевый мешок с гречкой я извлекала из бабушкиной посылки. Я лично не особо любила гречневую кашу, но она считалась полезной, содержащей что-то такое, чего нет нигде больше, не случайно же ею всегда кормили солдат. Помню, бабушка, папина мама, что жила с нами, ворчала: «Уж и гречки не хватает, самой нашей русской каши».
Потом, уже став большой, я наконец нашла разгадку той давней загадки: почему исконно русская каша была дефицитной. Настолько дефицитной, что в 80-х годах гречневую крупу выдавали по спискам из поликлиники диабетикам. Дело в том, что гречиха имеет невысокую биологическую урожайность по сравнению с другими зерновыми. Ну и тогдашнее руководство предпочитало выращивать культуры с более высокой урожайностью. Не случайно же Хрущёв так схватился за кукурузу.
Помню, я предложила тоже что-нибудь вкусненькое послать тульской бабушке. Мне хотелось сходить на почту, написать адрес химическим карандашом – в общем, маленькое, но приключение. Но оказалось это сделать нельзя: из Москвы и Московской области нельзя было посылать продукты, а наоборот – можно. Москва снабжалась продуктами лучше – ну и старались сделать так, чтобы граждане не отсылали продукты в другие места, где снабжение было хуже.
Продолжаю о том, что ели на завтрак.
Иногда варили яйца – в мешочек. Мне больше нравились крутые, но бабушка почему-то считала их вредными или, во всяком случае, менее полезными, и говорила, что крутые яйца годятся, чтобы взять их в дорогу, а дома надо есть в мешочек. В дорогу их и впрямь брали: когда летом отправлялись на дальнюю прогулку, брали чёрный хлеб, соль, огурцы и крутые яйца. Откуда взялась идея о вреде крутых яиц – не знаю. Может быть, из юмористического стихотворения А.К. Толстого: «От крутых яиц в желудке образуется янтарь». На завтрак иногда делали яичницу-глазунью, на сале. Сначала расплавляли сало, потом туда кидали кубики чёрного хлеба, обжаривали их и дальше заливали яйцами, стараясь сохранить целым желток. Очень вкусно и сытно!
Ну а если не успели ничего приготовить – ели просто хлеб с маслом. Я любила намазать маслом печеньице. Бывал иногда сыр, но не всегда. Помню, особо ценился сыр «Российский», мягкий, с дырками; он и сейчас есть. Колбаса иногда бывала, но никогда не была чем-то важным. В Егорьевске была фабрика, которая делала колбасы, иногда покупалась колбаса «Краковская». Любопытно, что уже в новой жизни я однажды встретила в магазине краковскую той же фабрики. Купила, попробовали, оказалось вполне неплохо. Изредка я её покупаю; несколько раз в год, может быть.
Вообще, весь этот перестроечный эпос с колбасными электричками, очередями за колбасой, советской девушкой, попавшей в Германию и упавшей в обморок от изобилия сортов колбасы – всё это кажется мне какой-то странной экзальтацией. Я не говорю, что этого не было. Было. Вероятно, колбаса в какой-то момент приобрела значение какого-то важного символа достойной жизни что ли… Как дошкольник иногда просто жить не может без какой-нибудь машинки или куклёнка – вот так и советские люди без колбасы. А ведь, по правде-то сказать, колбаса не должна быть главнейшим блюдом – так, закуска. Именно в ней всегда содержатся те самые нитраты и нитриты, по поводу которых бились в истерике экологически озабоченные «печальники горя народного». Без нитратов-нитритов колбаса была бы серая, как мясо из супа, розовым цветом она обязана именно тем самым проклинаемым нитратам. Но общественное сознание по своей природе фрагментарно и не ощущает потребности согласовывать меж собой дорогие убеждения: вполне можно одновременно страстно требовать колбасы и пылко ненавидеть нитраты.
Впрочем, поговорим о тех давних завтраках в Егорьевске. Коротко говоря, на завтрак ели самое обычное. Да, иногда бывал творог, иногда с вареньем, иногда со сметаной – что было под рукой.
На обед главным блюдом был суп. Считалось: какой же это обед, если нет супа? От супа вся сытость, и для желудка полезно.
В рассказах о редкостных в те поры поездках за границу часто фигурировала такая диковинка: там не едят супа. Ну, едят, конечно, но не ежедневно и не обязательно. Слушатели удивлялись: как это – без супа?
Суп делали густой, наваристый, непременно с кусочками мяса. Тарелки в те времена были более глубокие, вместительные. Супы самые простые и традиционные: щи, борщ, просто картофельный суп с перловкой. С белыми грибами, насушенными с лета. Когда ели суп с грибами, непременно вспоминали, как собирали эти грибы. Иногда делалась куриная лапша – это считалось самым ценным супом. Когда мне случалось заболеть – давали куриный бульон и отдельно белые сухари. Иногда делалась молочная лапша – мне она нравилась, пожалуй, больше других.
Все блюда полагалось есть с хлебом. «Ешь с хлебом!» — обычное увещевание взрослых ребёнку.
Помимо супа было что-то типа салата: солёные огурцы и капуста. Бабушки с нашего двора часто рассуждали, как кто солит огурцы и квасит капусту. Мои родные этого не делали, а соленья покупались на рынке, где их было сколько угодно. В обиходе появились болгарские и, кажется, венгерские овощные консервы, иногда их ради интереса покупали. Помню прекрасные консервированные помидоры, когда их съешь – остаётся вкусный томатный сок. Свежие огурцы и помидоры были только в сезон.
А ещё у нас на окне выращивали зелёный лук в ящике. Мне очень нравилось среди зимы срезать несколько стрелок лука, мелко нарубить на блюдце, добавить немного душистого подсолнечного масла, соли и съесть с чёрным хлебом, а потом этим же хлебом вытереть блюдце дочиста. Кстати, рафинированного масла, без запаха, тогда не было.
Для меня бабушка варила компот из сухофруктов, гораздо реже – кисель, не помню из чего. Компот из сухофруктов сегодня как-то ушёл из обихода, а вообще-то штука вкусная. Заготовкой сухофруктов заведовала я – во всяком случае, так мне запомнилось. Я летом собирала мелкие кислые яблочки с громадной полудикой яблони, что росла в саду у тех людей, у которых мы снимали на лето половину избы. Есть в сыром виде они не годились, а в компот – в самый раз. Иногда мы ради прогулки отправлялись «на дикарку». Это была удивительная старая кряжистая яблоня, росшая в лесу, на полянке. Я её представляла героиней сказки «Гуси-лебеди». На ней каждый год вырастало очень много мелких кислых яблок, сгруппированных в кисти, или в гроздья – не знаю, как это правильно назвать. Я эти яблоки резала, нанизывала на нитку и сушила на солнце. А потом складывала в мешочек, расцветку которого помню до сих пор. В городе мешочек висел на кране батарейки. Иногда я сушила и мелкие, тоже очень многочисленные, груши, которые вырастали на огромной груше на участке нашей знакомой тёти Наташи. Груша была здоровенная, словно дуб, а груш на ней было – видимо-невидимо. Ими кормили свиней.
Любопытно, что такая же здоровенная груша растёт и сегодня на школьном участке той школы, куда ходила моя дочка. Я как-то раз собрала с неё немного груш, спросила детей, отчего они не собирают. Одна девочка пожала плечами: «Мы не нищеброды».
К яблокам докупались на рынке изюм, курага, возможно, что-то ещё. Компот получался на славу. Были и компоты в банках – тоже, кажется, венгерские и болгарские. Тоже вкусные, но я предпочитала сухофрукты.
Соков в коробочках или в бутылках тогда не было. Бывал сок в трёхлитровых банках, вкусный. Некоторые сами делали сок из яблок; мы не делали, т.к. не было своего сада. Газированные сладкие напитки были, но употреблялись, как правило, на детских праздниках, т.е. редко. Я их не любила. Продавались они в пол-литровых бутылках; бутылки сдавали. Трёхлитровый баллон с кока-колой тогда и вообразить не могли. Вообще, расфасовка была мельче: молоко, кефир, газировка – всё по пол-литра.
По воскресеньям, когда собиралась вся семья, делался полный обед из нескольких блюд. Какой-то салат, суп, мясное на второе, потом компот. Или чай с чем-нибудь вкусным, что пекла бабушка. Воскресным мясным блюдом была, например, курица. Сегодня курица – самое дешёвое мясо, а тогда – наоборот. Курицу жарили очень редко, чаще варили, делали лапшу и ели всё вместе. Ходили разговоры о цыплёнке табака, наш друг как-то взялся его приготовить – вышла обычная жареная курица; я была разочарована. Ценным и вкусным блюдом были свиные отбивные с косточкой, их покупали на рынке, о чём я расскажу чуть позже.
Иногда бывали гости, тогда подключалась мама и делала что-то инновационное, не совсем привычное, может быть, столичное или даже европейское. Например, цветная капуста, которую предлагалось поливать соусом, состоявшим из растопленного сливочного масла, смешанного с толчёными белыми сухарями. Ещё мама делала фруктовое желе в алюминиевых формочках с волнистым краем. Очень вкусно. На праздники мама делала безе и ореховый торт. То и другое мне нравилось до умопомрачения. Вообще, в нашей семье было чёткое разделение: бабушка делала обычные, традиционные блюда, а мама – что-то необычное, необязательное. Забавно, что я научилась делать именно мамины блюда, и делаю их по сию пору, а вот бабушкины пирожки – не научилась.
Бабушкины пирожки – это нечто! Описать их словами я не умею, но помню через десятилетия эмалированный тазик с кольцом для подвески на гвоздик, накрытый бело-голубым льняным полотенцем, и бабушкино увещевание: «Не хватай, подожди пока остынут хоть чуть-чуть!». Куда там…
Делались пирожки с мясом, печёнкой, капустой с яйцом, иногда с толчёной смородиной с сахаром. Особенно хороши получались с капустой. Были ещё плюшки и ватрушки с творогом. В яблочный сезон делали пирог с яблоками. Сверху он был открытым и украшенным сеточкой из колбасок из теста. Иногда бабушка лично для меня делала несколько жареных пирожков с вареньем или с той же смородиной. Взрослые жареных пирожков не ценили; говорили: напоминают казённые. Под «казёнными» понимались те, что продавались в киоске. Жареный пирожок с повидлом стоил 5 коп., а с мясом – 10. Публика очень ценила те, что с мясом, а мы, дети, — с повидлом. Вполне вкусно: даёшь пятачок, а тётка тебе – пирожок в бумажке.
На ужин ели, как правило, что-нибудь оставшееся от обеда. Впрочем, иногда готовили что-то специальное, например, варили гречку или делали котлеты с макаронами. Мясо проворачивали ручной мясорубкой, добавляли в фарш немного размоченного хлеба, натёртую луковицу и яйцо. Я точно так же делаю и сегодня. Жарили на чугунной сковороде. Котлеты были хороши и с пылу-с жару, и холодными. Их разрезали на две пластинки, клали на кусок чёрного хлеба и мазали горчицей. Получался вкусный бутерброд.
А макароны были не такие, как сегодня. Разнообразия макаронных изделий не было; были макароны, лапша и вермишель. Макароны продавались иногда вразвес, а иногда в зеленоватой коробке из тонкого картона, на которой было написано словно от руки белыми буквами: «Макароны». Бабушка прежде, чем бросить макароны в кипящую воду, их ломала, чтоб вошли в кастрюлю. Много лет спустя, уже познакомившись с итальянцами, я узнала, что макароны почему-то ни в коем случае нельзя ломать, а надо постепенно загибать в кастрюле, чтобы они сохранили свою естественную длину. Но бабушка – ломала. И получалось очень вкусно. Лапшу и вермишель употребляли для супа.А вот чего не было – это всякого рода снеков и перекусов. Жевать вне приёма пищи как-то было не принято, да и нечего. На улице продавалось только мороженое, да вот ещё жареные пирожки. К тому же это, видимо, была единственная точка на весь город.
После ужина пили чай, иногда с каким-то дополнением, вроде печенья или конфетки, да и шли спать. Телевизор был – «Рекорд», в красивом деревянном ящике, но его смотрели редко. Отец приезжал с работы очень поздно, когда я уже спала, так что я не знала, что ему давали на ужин; может, он ел на работе.
Мы идём на рынок
Мясо, овощи-фрукты покупали на рынке. В магазинах тоже кое-что из этого продавалось, и дешевле, но на рынке – лучшего качества. Собственно, мясо вся провинция покупала на рынке; в магазинах оно систематически было только в Москве, да, может, ещё в Ленинграде и в Киеве. Но уж на рынке мясо было всегда; правда, не по госцене в 2 руб. за килограмм, а дороже. Зато и мясо было отличное.
Поход с мамой на рынок был важным воскресным развлечением. Мама советовалась с бабушкой, что надо купить, и мы отправлялись. Мне помнится, что это было рано утром, но теперь я понимаю, что не очень рано: было уже светло, значит, по зимнему времени это часов около девяти. Мне поход на рынок помнится ярким, хрустким зимнем утром. Мы деловито идём мимо красно-кирпичной монастырской стены, где в те дни помещалось училище ГВФ (гражданского воздушного флота), и вскоре оказываемся у ворот рынка. У мамы в руках чёрная дерматиновая хозяйственная сумка, в которой лежат на всякий случай парочка сеток-авосек. У ворот рынка стоят лошади, запряжённые в сани: колхозники на них привозили свой товар. У ворот, ещё до входа на рынок, продают самодельные цветы, вероятно, для кладбищенских надобностей. Они сделаны из бумаги, окрашены в яркие цвета и покрыты слоем воска (или парафина). Мне они кажутся сказочно красивыми, и я начинаю выпрашивать у мамы цветочек. Мама цветы презирает: деревенская безвкусица! Но я канючу, и она обещает купить на обратном пути, если деньги останутся. Деньги остаются не всегда, да и цветы иногда оказываются распроданными, и это меня слегка огорчает. Но нередко мне всё же удаётся разжиться цветочком. Любопытно, что маленькие девчонки поголовно любят искусственные цветы. Через много десятилетий, уже в подмосковном посёлке, где мы живём сейчас, моя дочка выпрашивала у меня купить цветочек. Вся и разница в том, что теперешние – пластмассовые.
На рынке чего только нет! А народу! Народ ходит, приценяется, пробует, торгуется. Моя мама преображается из серьёзного технического специалиста и местной гранд-дамы в рачительную, экономную хозяйку, которую на мякине не проведёшь. К торговкам она обращается на «ты» и зовёт их «хозяйка».
В первую очередь надо купить самое важное и дорогое – мясо. Идём в мясной павильон. Мясо и молоко продаётся в павильонах – длинных сараях, на всю длину которых тянутся два прилавка из некрашеного дерева, за которыми стоят продавцы, а покупатели расхаживают посредине. Куски мяса разложены на деревянном прилавке. Весы – традиционные: две тарелочки, гири и «уточки», которые должны сойтись клювиками, когда гири подобраны правильно. В магазинах уже другие весы – со стрелкой, а торговки вразнос используют так называемый безмен, его можно носить с собой. Мама внимательно осматривает кусок, иногда торгуется, наконец покупает. Объясняет мне, какое мясо для чего используют. Мама показывает продавщице, какой кусок показать, та поднимает его вертит туда-сюда, мама придирчиво оглядывает, прищурив глаза, и берёт, либо отвергает.
Мама рассказывает, что её научила разбираться в мясе тётя Варя, сестра отца. А её собственная мама, моя тульская бабушка, которую я обожаю, оказывается, ничему хозяйственно ценному свою дочку не учила. Иное дело тётя Варя – умелица на все руки. Я чувствую тут тень какой-то давней семейной распри, мне не понятной. Мне обидно за бабушку: по-моему, она – замечательная, учительница начальных классов, все её уважают, бывшие ученики пишут письма даже из армии, а сколько всего умеет – вязать, вышивать, выращивать цветы и яблоки, которые присылает нам в посылках! А тётку Варьку с её дурацким мясом я и знать не хочу! Так я думаю, но маме перечить не смею. «Вырасту – буду варить молочную лапшу, она гораздо вкуснее всяких там щей», — решаю я.
Потом я поняла, в чём дело. Мамин отец умер очень рано, когда её было лет четырнадцать. Она его очень любила. А бабушка очень скоро, что называется, не износив башмаков, вышла замуж. В родне это вызвало подозрение, что своего второго мужа она знала и раньше и между ними был роман. Сестра умершего отца, та самая тётя Варя, вероятно, распространяла это мнение и особенно усердно и напоказ опекала «сиротку», якобы совершенно оставленную родной матерью, которая обзавелась новым и молодым мужем. Эта трещина всегда была между моей мамой и бабушкой. Второй бабушкин муж погиб на войне; мне о нём никогда не рассказывали; даже не знаю, как его звали и кто был по профессии.
Но тогда я ничего об этом не знала, а мы с мамой просто шли по мясному ряду. Мяса – сколько угодно и на любой вкус. Преобладает баранина – самое ходовое в нашей местности и в то время мясо, во все сезоны. Была и свинина, и говядина. Свинины много поздней осенью, когда забивают выращенного за лето поросёнка. Говядину покупали главным образом на суп, ну и ещё добавить в котлеты, наряду со свининой. Ни о каких стейках не слыхали. Мне и сегодня они кажутся сильно переоценёнными – и в ресторанах, и в общественном сознании.
Цену мяса я не помню, но знаю, что на рынке она выше, чем в магазине, да и мясо лучше. Кто хотел мяса – шли на рынок. Там оно было прекрасное, свежее, не мороженное. Да и негде было его морозить. Разве что в быту вывешивали за окно авоську с чем-то мясным. Упаковку иногда проклёвывали синицы.
В другом павильоне продавали молоко. Стояли тётки в белых фартуках поверх верхней одежды и зазывали покупателей. Молоко привозили в огромных бидонах. Из них черпали специальными мерными половниками, вроде алюминиевого стакана с длинной ручкой. Были литровые и пол-литровые. Предлагали всем желающим попробовать молоко: жирно ли? Не кислО ли? Пробовать давали из крышки, которая имела вдавленную с внешней стороны форму. Вот туда-то, в поверхностную сторону крышки, где ручка, и наливали молоко для пробы. Не слишком гигиенично, но тогда вообще привила гигиены были не такими строгими, как теперь. Я норовила хлебнуть дармового молочка, но мама одёргивала: не намерена покупать – не пробуй. Действительно, молоко нам не требовалось: к нам ежедневно приходила молочница, она приносила молоко нам и другим жителям нашего подъезда. Не помню, сколько именно это стоило, но помню, что платили ей не каждый раз, а за месяц.
А вот творог мы с мамой пробовали и покупали, хотя нередко делали его сами из скисшегося молока. У нас был даже специальный мешочек для этого, из нескольких слоёв марли. Мешочек со сквашенным молоком подвешивали над раковиной, сыворотка стекала – вот тебе и творог. Из покупного иногда делали сырники, тоже вкусно.
Покупали яблоки, в том числе мочёные, солёные огурцы, капусту из бочки. Всё, кроме мяса и молока, продавали на открытых прилавках, над которыми был устроен навес. Всё дают пробовать, чем я широко пользуюсь.
А однажды принесли с базара … щегла. Мама несла его в варежке, а я волочила купленную там же клетку. Почему не посадили прямо в клетку – не знаю. Но помню варежку – голубую с белым узором. Щегол жил у нас долго, освоился и распевал свои щеглиные песни. Кормили его подсолнечными семечками, которые бабушка разрезала пополам щипцами для колки сахара. А пил щегол из старой мыльницы — металлической, эмалированной, с местами отколотой эмалью. Когда садилось солнце, на клетку набрасывали чёрный платок, чтобы щегол жил по природным биоритмам; впрочем слова такого в обиходе тогда не было. Тогда щегол засыпал. А утром его открывали, и он опять заводил свои песни. Я хорошо помню этот платок, старый, плоховатый, с бахромой, сделанный выдергиванием ниток из ткани. Бабушка очень любила щегла, я даже слегка ревновала, подозревая, что щегол ей дороже меня. А потом щегол исчез; мне сказали – улетел, но, думаю, умер. Но жил он у нас в тепле и сытости несколько лет.
«Мясо-рыба»
Был у нас и магазин «Мясо-рыба» — на кругу, т.е. на улице, которая огибала сквер, где стояла статуя Ленина, если мне память не изменяет.
В «Мясо-рыбе» меня привлекали занятные картинки под стеклом, объясняющие, как полагается разделывать мясные туши. Иногда я ходила туда с бабушкой и мы покупали рыбу навагу, которую потом жарили, обваляв в муке; было очень вкусно. В магазине «Мясо-рыба» всегда стояла очередь возле прилавка.
Но настоящее рыбное изобилие было летом, когда приезжал папа в отпуск и рыбачил в Оке. Тогда постоянно варили уху, жарили рыбёшек покрупнее. Приезжал он и на воскресенье. Моей обязанностью было накопать червей на заднем дворе и наловить кузнечиков, которых было видимо-невидимо позади огородов. Помню папину сентенцию: «На кузнеца хорошо берёт голавль».
Я увязывалась на круг за бабушкой не столько ради рыбы (она её и так принесёт), сколько ради соседнего магазина «Галантерея», где продавались разные завлекательные штучки для вышивания, которое я осваивала. Их было не столько, сколько теперь, но что-то было.
А по другую сторону сквера был Гастроном. Там, между прочим, иногда покупали сыр Российский. Торговля была организована странновато, на теперешний взгляд. Сначала покупатель шёл в кассу и говорил: «Мне 200 грамм Российского сыра» (или чего-то другого). Кассирша выбивала чек, и ты с этим чеком шёл к прилавку, где продавщица отвешивала тебе эти самые двести граммов. Обычно это был кусок и малый довесок, чтобы было именно 200 или сколько там грамм. Порой приходилось разрезать пополам даже конфету! Кассирша считала на счётах, очень быстро и мастерски; нас в школе тоже учили считать на счётах.
Школьные завтраки
Сейчас на правительственном уровне вспомнили о школьных завтраках, даже хотят сделать их бесплатными. Я расскажу, как это было в те давние времена.
Как в нашей сверхпереполненной школе ухитрялись устраивать для нас горячие завтраки – этого я объяснить не могу. Но завтраки были. Притом горячие. Наверное, тогдашние люди были какими-то другими, не такими, как сегодня, и они могли достигать значимых результатов в гораздо менее благоприятных условиях, чем мы, нынешние.
Было так. Когда мы только начали заниматься, у нас было по три урока ежедневно, а потом стало четыре, и так было до конца начальной школы. Вот когда уроков стало четыре, учительница объявила, что мы должны сдавать по 72 коп. в неделю на питание. Кажется, это было по желанию, но желание было у всех. Мне тоже дали 72 коп., я положила их в пенал, чтоб не потерять, и отдала учительнице. Получалось по 12 коп. в день (тогда была шестидневная неделя, что для школы, по-моему, лучше, чем пятидневка).
И вот в очередной понедельник нас построили парами, и мы во главе с учительницей пошли в столовую. Про столовую я особо ничего не помню, помню только, что путь туда лежал через своего рода балкончик, нависающий над лестницей, что было интересно. В столовой нас уже ждала еда на столе и питьё на подносе. Мы организованно завтракали под надзором учительницы и по одному, а не строем возвращались в класс. Велено было, выходя из-за стола, говорить спасибо – просто так, в пространство.
В течение недели блюда не повторялись, а потом всё начиналось с начала. Мне и моим одноклассникам еда нравилась, мы ходили в столовую охотно. Сходить на завтрак – это было маленьким приключением среди школьного дня. Там и тарелки были интересные: белые, фаянсовые, более толстые, чем дома, а на краешке что-то написано синим, вроде как от руки. Мне было любопытно разобрать эти письмена, в них чудилось что-то таинственное. Примерно к середине учебного года я научилась читать «взрослые» почерки, например, письма, присылаемые родной бабушкой из Тулы или двоюродной – с Урала. И к середине учебного года я сумела прочитать таинственную надпись на тарелке – «Общепит». Мама объяснила: это значит «общественное питание – столовые, кафе, закусочные, рестораны. Очарование как-то исчезло.
Из еды запомнилась очень густая манная каша – у нас дома варили гораздо более жидкую. Я даже просила бабушку сделать именно такую – школьную. Секрет хорошей манной каши в одном – её надо непрерывно мешать, тогда не будет комков и каша выйдет вкусная. Значить наши школьные поварихи не ленились мешать.
В один из дней давали котлету с чёрным хлебом и чай – тоже вкусно. Бывал кисель, компот, какао с куском свежего белого хлеба. А ещё было блюдо, которое большинству детей совершенно не нравилось, а мне нравилось очень. Это так называемая «гадкая солянка», как выражалась моя подружка. В самом деле солянка: тушёная капуста с редкими кусочками то ли мяса, то ли сала. Дети её ели неохотно, и я, если хотела, могла получить лишнюю порцию, что иногда и делала.
Можно предположить, что я, директорская дочка, к тому же единственный и поздний ребёнок, была закормлена деликатесами и столовскими харчами могла брезговать. Но ничего подобного! Деликатесами я закормлена не была: ели у нас обычную пищу, а деликатесы были редкостью. И школьная еда мне искренне нравилась. То ли за компанию есть было интереснее, чем дома, то ли обычная пища была приготовлена с душой, то ли я просто любила поесть – сегодня на этот вопрос не ответишь.
Тогда вообще была иная жизнь и иные люди, иное ощущение разлито было в обществе. Люди были гораздо менее требовательны и пристрастны ко всяким житейским мелочам и гораздо более благодарны жизни. Не было этой постоянной гнетущей заботы: этим нас травят, то канцерогенно, третье содержит ГМО, про четвёртое эксперт из телевизора сказал, что это вообще есть нельзя. Тогда мы жили в гораздо более дружелюбном, надёжном и безопасном мире. По крайней мере, субъективно ощущалось так. Об этом говорят все пожилые люди, с которыми мне доводилось говорить. Вероятно, такое чувство было у взрослых, и они его передавали детям. Взрослые, знававшие настоящие бедствия, ценили свой скромный достаток, то, что жизнь понемногу улучшается, что они безусловно сыты, что-то могут себе купить… Что всё должно быть как-то не так, что есть какие-то иные страны, где жизнь не в пример богаче и вообще всё устроено образцовым порядком – об этом никто не помышлял, а в странах тех не бывал. Даже и в Москву-то ездили не часто и не все, а заграница была чем-то вроде Луны.
Что нам дают в школе на завтрак – ни мама, ни бабушка у меня не спрашивали. Вернее, спрашивали, но так, для разговора, а вовсе не с заботой, что, не дай Бог, накормили меня часом какой-нибудь гадостью. Это забота сегодняшних «мамочек»; она их постоянно волнует, беспокоит, напрягает. Кстати, ничего трагического, проистекающего от еды, ни с кем и не случалось в моём окружении. А сегодня, когда гигиенические стандарты неизмеримо выше, когда все постоянно хлопочут о качестве еды – то и дело слышишь, что кто-то «траванулся». Иммунитет что ли ослаб?
Московские гостинцы
Отец мой нередко ездил в Москву, иногда они ездили вдвоём с мамой. Мама даже изредка заказывала себе одежду в ателье ГУМа – на 3-ем этаже. Это был знак большого достатка и жизненного преуспеяния. Одежда получалась, как мне помнится, очень красивой. По егорьевским меркам моя мама была настоящей гранд дамой. Она и сама по себе была очень миловидной: рыжеватые слегка вьющиеся волосы и розовая кожа, как это часто бывает у рыжих. Она красила губы розовой перламутровой помадой, как тогда было модно, а волосы подкрашивала хной, чтоб были рыжее. Помню маму с тюрбаном из полотенца на голове. Это значило: мама красится. Фигура у неё была очень пропорциональная, размера примерно 48-го или чуть меньше, с выраженной талией. Одевалась всегда по моде, соперничала в этом с тётей Леной, женой папиного друга, с которым они вместе приехали в Егорьевск; тот работал главным инженером на том же заводе, а потом стал крупным деятелем в Госплане СССР. ГУМ Гумом, а при этом моя мама очень многое шила сама. Мне – почти всё. Распарывала свои старые вещи, или просто надоевшие, и шила мне что-нибудь праздничное, красивое. Ей нравилось работать с тканью; она даже однажды перетянула диван – и очень здорово получилось.
Из московских поездок мама привозила какую-нибудь столичную шмотку, папа – книжку, которую покупал для чтения в дороге. В 60-годы, как я понимаю, особого дефицита книг не было, т.к. жили тесно, домашних библиотек почти ни у кого не было, а наша домашняя библиотека, помнится, составилась во многом из тех поездок. Тогда было куплено рыжее собрание сочинений Ильфа и Петрова, а также лекции Ключевского. Обоих отец любил перечитывать.
А ещё непременно привозили что-нибудь вкусное, чего не было в Егорьевске. Например, бананы. Или какая-нибудь гастрономия – красная рыба или ветчина. Или копчёные угри. Очень мне нравилась копчёная колбаса: дивный запах, а уж вкус… Я начинала с того, что выгрызала кусочки жира, а потом медленно съедала дырчатую пластинку. К сожалению, много её есть не разрешалось, а только несколько ломтиков. Были ещё конфеты в коробочке под названием «Шоколадный набор». Я-то, по правде сказать, предпочитала просто «Мишки» россыпью. Или ту же самую копчёную колбасу. Но уж что привезли – за то и спасибо. Все эти редкости отец покупал в гастрономе, расположенном в высотке на Котельнической набережной, поблизости от того места, где располагался их Совнархоз – на площади Ногина, ныне Китай-город. Но всё это было так, баловство, а не настоящая, базовая, еда. Настоящей едой воспринимались мясные щи, котлеты с макаронами, картошка со шкварками, селёдка с картошкой.
Кстати, о картошке со шкварками. Отец очень это дело любил. Спустя много лет, когда я была уже практически взрослая, когда мама уезжала, он всегда заставлял меня делать картошку со шкварками. Рассказывал, что после войны, когда пришёл домой, бабушка приготовила ему картошку со шкварками. Это было сказочно вкусно, и ощущение было: жизнь будет замечательная!
Простые и начальство
Насколько типичен был наш рацион? Думаю, что, помимо московских деликатесов, — довольно типичен. Вероятно, люди победнее ели больше каши и картошки, и поменьше мяса и масла, а в остальном – примерно то же самое. Мне доводилось есть у моих подружек – всё в том же роде.
Мне кажется, ничего иного, в сущности, и не требуется. Просто нужно, чтобы простых продуктов всем хватало. И не нужно человеку сто сортов колбасы, да и одного-то – не очень… Тогда не было проблемы ожирения, а теперь говорят уже об «эпидемии» этого недуга. Не было привычки непрерывно жевать, которая возникла, когда мы стали копировать западный образ жизни. Моя дочка, побывав в Нью-Йорке, сказала, что открыла, «почему они такие жирные». Там в городе расположены телеги с разной снедью как раз на расстоянии, пройдя которое человек успевает прожевать предыдущий перекус, и тут же соблазниться следующим. Мы тоже идём в этом направлении. Особенно обидно за молодёжь. В мою юность выпускница школы в норме имела 44-й размер, а теперь – 46-й. Это немало! Разумеется, есть и мотыльково-тонкие девицы, что метят в модели или иные профессиональные красавицы, но я говорю о средней, типичной девчонке, которая со времён моей молодости потолстела.
Хорошо бы нам вернуться к более простому и традиционному для нас питанию. Мне кажется, именно так и будет. Неслучайно, приглашая гостей, сегодняшняя хозяйка старается приготовить своими руками что-нибудь традиционное. Магазинное, хотя бы из «Азбуки вкуса» сегодня как-то «не катит». Это некая новость: лет двадцать назад ценились новые, дорогие, магазинные закуски. Это малозаметный, но существенный переход. Хочется верить, что он незаметно приведёт нас к традиционному питанию нашего народа: щи да каша – пища наша.
Татьяна Воеводина
