Считается, что в 1638 году с восточносибирских рек Яны и Лены они пришли сюда морем под руководством казака Ивана Реброва.В этом году отмечается 375-летие чудесного открытия устья Индигирки русскими землепроходцами. Считается, что в 1638 году с восточносибирских рек Яны и Лены они пришли сюда морем под руководством казака Ивана Реброва.Семьдесят первая параллель. Восемь часовых поясов от Москвы и всего восемьдесят километров до Ледовитого океана. Сердце якутской тундры, по которой несёт свои могучие холодные воды река с таинственным нерусским названием – Индигирка. Но живут здесь русские люди. Живут более трёх веков, вдали от цивилизации, продолжая свою невероятную историю. Кто они и откуда пришли в суровую якутскую тундру, чем приглянулся им голый берег реки? Как продержались несколько столетий, умудрившись сохранить среди инородных племён русский облик, язык и культуру?
Старинные люди
Самая интригующая, почти художественно-эпическая версия (хоть кино снимай) связана срасправой царя Ивана Грозного над новгородской вольницей. Так сложилось на Руси: тяжела судьба изгнанника, много испытаний ждёт его. Но в преодолении их, рождающем гордость и самоуважение, издревле зачиналась и крепла силой, наполнялась непостижимой тайной русская душа.Побоище в Новгороде случилось в 1570 году, якобы вслед за ним, спасаясь от царского преследования, переселенцы засобирались в дорогу, взяв у судьбы билет только в одну сторону. По этой легенде, смельчаки отправились в путь на 14 кочах, со скарбом, с жёнами и детьми. Из кочей они потом смастерят избы, церковь и кабак – какое-никакое, а всё место общения в долгую полярную ночь, почти ночной клуб. Красивая версия, но уж больно обстоятельно собирались. Стали бы дожидаться опричники царя Ивана, пока флотилия подготовится к плаванию?Считается, что снарядить такое плавание могли только состоятельные люди – купцы и бояре, а фамилии переселенцев – Киселёвы, Шаховские, Чихачёвы – вполне могли иметь боярское происхождение. У известного российского историка С.М. Соловьёва в «Истории России с древнейших времён» в шестом томе описывается служба Мухи Чихачёва у Ивана Грозного воеводой, гонцом и послом. Киселёвы, Шаховские до сих пор живут в Русском Устье, а Чикачёвы – одна из самых распространённых фамилий. Потомки это бояр Чихачёвых, поплывших за горем-злосчастьем, или других – кто теперь скажет? О том периоде жизни переселенцев достоверных свидетельств до сих пор не обнаружено.Первое официальное упоминание о поселении русских в низовьях Индигирки находим в отчётах великой Северной экспедиции Витуса Беринга. Один из участников плавания, лейтенант Дмитрий Лаптев, в лето 1739 года описывал берега междуречья Яны и Индигирки. Недалеко от её устья бот вмёрз во льды, отряд Лаптева сошёл на берег и двинулся на зимовку в «русское жило», то есть в Русское Устье.Следующий век оказался куда богаче на посещения. Русские экспедиции истоптали побережье тундры вдоль и поперёк, оставив описания странных, непонятно как очутившихся здесь и выживших, несомненно, русских людей.
Последний дом в селении Станчик. Изба Новгородовых
Как мука растёт?
Первое подробное описание Русского Устья оставил член ЦК партии эсеров Владимир Михайлович Зензинов. Его появление в низовьях Индигирки в 1912 году не менее удивительно, чем возникновение самого поселения.Царям давно приглянулась Якутия как место ссылки политических смутьянов, но чести забраться в такую глухомань до Зензинова не удостаивался никто. Ограничивались Верхоянском, до которого отсюда рукой подать – всего-то километров четыреста через междуречье. Там сиживали и участник польского восстания поэт Викентий Пужицкий, и декабрист С.Г. Краснокутский, и участник революционного движения 60-х годов ХIХ столетия И.А. Худяков, и более поздние революционеры – П.И. Войноральский, И.В. Бабушкин, В.П. Ногин…Вероятно, Зензинов чем-то особенно досадил царскому режиму. Зато, оказавшись на поселении в низовьях Индигирки, почувствовал себя не просто на краю света, но и переселённым на два столетия назад. А мы благодаря Владимиру Михайловичу можем представить житие-бытие Русского Устья начала прошлого века.Тут не было ни одного грамотного человека. Жили совершенно отрезанными от всего мира, не зная ничего о жизни других людей, кроме ближайших соседей – якутов и юкагиров. Календарём служила палочка с зарубками. Правда, точному летоисчислению мешали високосные годы – о них попросту не догадывались. Расстояния мерили днями пути, на вопрос, сколько времени прошло, отвечали «чайнику доспеть» или «мясу свариться». Наблюдая, как Зензинов разбирал свои вещи, аборигены с туземным любопытством присматривались к незнакомым предметам – эффект волшебной лампы Аладдина произвела обыкновенная керосиновая лампа – и старались выяснить: «А как мука растёт?» Позже, наслушавшись рассказов о невероятно изменившейся жизни, покинутой когда-то их предками, качали головами, вздыхая: «Мудрёна Русь!»Между прочим, весьма вероятно, о Русском Устье мог рассказать Пушкину его приятель по лицею Фёдор Матюшкин, принимавший участие в экспедиции Врангеля. Он встречался с поэтом после возвращения с Севера. И, уж конечно, рассказов Зензинова об уникальном поселении наслушался Владимир Набоков во время их близкого знакомства в эмиграции.Самым невероятным для Зензинова оказался странный язык, на котором говорили вокруг. Он был безусловно русским, но плохо понятным российскому человеку. Трудно было осознать, что здесь говорили на древнем языке предков, с присущими именно ему грамматическими особенностями. При этом использовались слова и обороты из лексики обитателей русского Поморья конца XVI – начала XVII века. Возможно, это и породило одну из версий о появлении русских на Индигирке ещё в первой половине XVII века морским путём «прямо из России».А потом пошло-поехало. Андрей Львович Биркенгоф, входивший в состав экспедиции Наркомводтранса и проживший в Русском Устье почти весь 1931 год, предположил, что русские «поречане-индигирщики» – это потомки русских землепроходцев. И продвигались они в XVII веке на Индигирку и Колыму сушей. А в поисках охотничьих угодий по добыче драгоценных мехов – «мягкой рухляди» – подавались всё глубже в тундру.Под драгоценном мехом подразумевается шикарный в этих местах белый песец. Между прочим, добыча «мягкой рухляди», а вовсе не бегство от гнева грозного царя Ивана, могла быть целью и «купеческо-боярского» десанта. Всё же морем до низовьев восточносибирских рек при благоприятной погоде добраться можно было за одну навигацию, а не пробиваться через нехоженую тайгу и горные хребты. Разработка «меховой жилы», возможно, даёт ответ, почему пришельцы основали жизнь в столь неудобном, неприспособленном месте.Редкие появления гостей с «большой земли» не влияли на «заповедность» Русского Устья. Проходили, только вдуматься, столетия, а люди неподалёку от Ледовитого океана продолжали жить, охотиться, одеваться, разговаривать, как их далёкие предки. Вся остальная Россия, даже родная Сибирь, была непостижимо и бесконечно далеко, как для нас звёзды на небе.
Дровяная ураса. Плавник, принесённый Индигиркой, бережно собирали
Перелёт в прошлое
В 80-х годах я работал в Якутии собкором республиканской газеты. Жил в верховьях Индигирки. Как-то в августе друзья пилоты шепнули: спецрейс пойдёт на Полярный – так тогда назывался посёлок.И вот, миновав хребет Черского, мы летим над петляющей в горах, словно змейка, скрывающейся от преследования Индигиркой. Километров через пятьсот, ближе к Полярному кругу, горы выполаживаются, реке больше не юркнуть в какое-нибудь ущелье, течение её успокаивается, и мы любуемся разноцветьем осенней тундры, ловя через иллюминатор лучи ещё тёплого солнца, отражённые посветлевшей зеленоватой водой.Не успел «Ми-8» приземлиться, как к нему побежала ребятня, потянулись взрослые. А когда-то было всё наоборот. В тридцатые в небе над посёлком с разведывательными целями впервые появился самолёт. Покружил над домами… Лётчики, вероятно, удивлённо посмеивались, наблюдая, как люди, побросав дома, убежали в тундру. Но вскоре они стали пользоваться авиацией так же естественно, как и мы. Их вхождение в цивилизацию походило на снежную лавину. Она буквально обрушилась на голову людям, чья жизнь мало отличалась от жизни далёких предков. Здесь никто не знал о заводах и фабриках, железных и шоссейных дорогах, поездах и машинах, многоэтажных домах, о колосящейся ниве, никогда не слышал жаворонка и соловья. Русскоустьинцы впервые увидели и услышали неизвестную, «тамошнюю» жизнь в кино.Уже в годы войны произошло переселение с разбросанных по тундре заимок на три-четыре дыма (считали не по домам, а по дымам) в новый посёлок. Надо было учить детей, снабжать людей товарами, оказывать медицинскую помощь. Строились, как встарь, из плавника. Зарождаясь за 1700 километров в горах, проносясь сквозь таёжные дебри, Индигирка уже тысячи лет своей безумной силой срывает с берегов деревья и несёт их к океану. Люди вытаскивали тяжёлые стволы из воды, ставили конусами, напоминавшими формой якутскую урасу, – сохнуть. Так делали и триста лет назад. Из высохших лесин строили дома. Крыши оставляли без скатов, плоскими, утепляя дёрном, из-за чего дома казались недостроенными, похожими на короба. Три века в похожих «коробках» с августа по июнь шла изнурительная борьба с холодом. Зимой печи (камельки) топились сутками, как ненасытные хищники, пожирали кубометры дров, добытых у реки, а когда топлива не хватало, люди спасались под звериными шкурами.Но к середине восьмидесятых всё изменилось. Я видел добротные дома, квартиры, «как везде», котельную, отличную школу, вещали радио и телевидение, в магазинах висела импортная одежда. Быт изменился, но не изменилась работа. Главным оставался охотничий промысел белого песца. Здесь говорят: песца «упромысливают». Вот только охотников, по-местному «промышленников», становилось всё меньше. Охота «старилась», молодёжь жила другими интересами. К середине восьмидесятых из примерно пятисот жителей Русского Устья кадровых охотников оставалось два-три десятка. Такое отношение к промыслу (ещё добывали мамонтовую кость, в изобилии встречающуюся в этих краях) легко объяснить, представив себе труд охотника.
В таких избах, покрытых дёрном, жили многие поколения русскоустьинцев. Заимка Лабазное
Охота на песца здесь сохранила удивительный консерватизм. О ружье нет и речи. Как и триста лет назад, основной снастью остаётся ловушка, или просто пасть. Это такой трёхстенный короб, длиной около метра, над которым сверху располагается бревно – гнеток, длиной метра четыре. Срабатывает пасть по принципу мышеловки. Песец забирается в насторожённый короб за наживой, обычно «кислой», остро пахнущей рыбой, задевает сторожевой конский волос, положенный сверху приманки, связанный со «спусковым механизмом», гнеток падает и своей тяжестью убивает песца.Обычно охотник имел 150–250 пастей. Расстояние между ними примерно километр. Летом место у ловушки прикармливают, приваживают зверька. Зимой охотник на собачьей упряжке отправляется в тундру. Здесь её называют непривычным для нашего уха словом «сендуха». Но сендуха для русскоустьинца не просто тундра, это название как бы вмещает в себя весь окружающий природный мир. Чтобы только проверить, насторожить пасти, надо сделать по безлюдной тундре круг в 200, а то и в 300 километров. И так без конца, до весны. Все охотугодья распределены и закреплены за определённым охотником, передаются по наследству вместе с орудиями охоты, зимовьями, где охотник ночует или отдыхает в тундре. Некоторые пасти стоят с незапамятных времён. Ими пользовались ещё деды и прадеды нынешних промысловиков. Мода на капканы особо не прижилась. Их используют, но мало. Говорят, что зверёк в них долго бьётся, шкурка портится от голода, ведь проверить капкан охотник сможет через неделю, а то и больше.По весне с песца переключались на нерпу. Для охоты использовалась «нерпичья собака» – индигирская лайка с особыми промысловыми качествами. Такая собака должна найти нерпичьи лежбища и лунки во льду, у которых дышит нерпа. Лунка обычно скрыта толстым слоем снега. Отыскав её, собака подаёт сигнал хозяину.К собакам (здесь обязательно скажут «собачкам» и ещё добавят: «Собачки – наша жизнь») у русскоустьинцев отношение исключительно серьёзное. И строгое. Никакого сюсюканья или заигрывания. Вы не увидите собаку в доме. Они – своеобразная часть общины, и, как у всех вокруг, их жизнь жёстко регламентирована. А как же иначе, если три века от собак зависело существование поселенцев! Рассказывают, что до войны восточнее Тикси не могла проникнуть ни одна собака, даже весьма породистая, но нездешняя, не лайка: её пристреливали без всякого снисхождения. Северяне блюли чистоту породы своих ездовых собак. Это потом появились снегоходы, вездеходы, авиация, и собака стала терять свой статус. А раньше хорошая упряжка ценилась очень дорого.
Шахматная фигурка из моржовой кости. Обнаружена в 2008 годунеподалёку от Русского УстьяИндигирская лайка с успехом продавалась на соседних реках Яне и Колыме. Отправляясь на торги, упряжку увеличивали вдвое. Примерно одинаковое расстояние в семьсот вёрст, что до одной реки, что до другой, при благоприятной погоде собаки преодолевали за трое суток. В отличие от конского и оленьего транспорта, у собачьего есть ценнейшая особенность – собаки обычно идут, пока есть силы, а при хорошей кормёжке способны трудиться день за днём долгое время. Поэтому «собачий вопрос» у русскоустьинцев пользовался повышенным интересом. Вечерами за чашкой чая под тихое потрескивание камелька заводились бесконечные разговоры о собаках – вечная, любимая, бесконечная, никогда не надоедающая тема: чем кормил, когда болела, как лечил, как щенилась, кому отдал щенков. Бывало, тут же совершались сделки, обмены. Встречались энтузиасты, знавшие «в лицо» едва ли не каждого пса на нижней Индигирке.А вот оленеводство не прижилось, попытка завести оленье стадо закончилась конфузом. Мужики по ошибке перестреляли собственных оленей, приняв их за диких, на которых привыкли охотиться с незапамятных времён.
Ожившая старина
Охота да рыбалка кормили людей и собак. Одному хозяйству из четырёх человек, имеющему упряжку в десять собачек, на зиму требовалось до 10 000 ряпушек и 1200 крупных рыб – чир, муксун, нельма (примерно 3,5–4 тонны). Из рыбы готовили аж до тридцати блюд: от простой жарины – поджаренной рыбы на сковородке – до колбасы, когда рыбий пузырь начиняют кровью, жиром, кусочками желудка, печенью, икрой, затем варят и нарезают кружочками.
Юкола — «хлеб» русскоустьинцевОсобым спросом пользовалась рыба с душком (кислая). Хозяйку просили: «Сквась-ка омулька, жарину доспей». Та брала свежего омуля, заворачивала его в зелёную травку и прятала в тёплое место. На следующий день рыба была с душком, и из неё готовили жаркое.Главным блюдом была щерба (уха). Ели её обычно на ужин – сначала рыбу, а после «хлебали щербу». Затем пили чай. Остаток варёной рыбы доедали утром как холодное блюдо. В щербу шли только отборные сорта – муксун, чир и нельма. Уха для индигирцев была универсальным продуктом: ею отпаивали роженицу, чтобы появилось молоко, отощавшему человеку сразу давали «щербушку», ею смазывали обожжённое место, она применялась от простуды, щербой увлажняли пересохшую обувь, а некоторые кузнецы в ней даже ножи закаливали.Но самым изысканным деликатесом считалась юкола – вяленая и копчёная. На юколу идёт свежайшая, только что пойманная рыба. Её очищают от чешуи. Вдоль спины делаются два глубоких надреза, после чего удаляется скелет вместе с головой, и остаются два одинаковых пласта без костей, соединённых хвостовым плавником. Затем мякоть часто, под наклоном надрезается острым ножом до кожи. Готовили юколу исключительно хозяйки, и у каждой имелся свой неповторимый «почерк». После порезки юколу коптили. Непрокопчённая юкола называлась ветросушкой, а копчёная – дымлянкой. Счёт заготовкам вели беремами. Беремо – это связка из 50 юкол большой рыбы или 100 из ряпушки. Ели её на завтрак, на обед и в полдник небольшими кусочками с солью, макая в рыбий жир. Юколу возили в конце позапрошлого века даже на ярмарку в Анюйск.В зимнем рационе рыба пользовалась преимуществом, а в летнем появлялось мясо. Тушёная оленина называлась селянкой, а жаренное в собственном жиру мясо гусей, уток и гагар – мясной кавардак.Веками здесь жили по солнцу, по луне, по звёздам, выработав особый промыслово-хозяйственный календарь, увязанный с церковными датами. Выглядел он примерно так:Егорьев день (23.04) – прилёт гусей.Весенний Никола (9.05) – солнце не заходит за горизонт.Федосьин день (29.05) – добыча «свежины», то есть начало лова рыбы на открытой воде. Существовала поговорка: «Егорий с травой, Микола с водой, Федосья с едой».Прокопьев день (8.07) – начало гусевания и массовый ход чира.Ильин день (20.07) – солнце первый раз заходит за горизонт.Успенье (15.08) – начало массового хода ряпушки («сельдятки»).Михайлов день (8.09) – начало полярной ночи.Покров (01.10) – начало езды на собаках.Дмитриев день (26.10) – насторожка пастей.Крещенье (06.01) – выход солнца, конец полярной ночи.Евдокии день (1.03) – запрещается пользоваться освещением.Алексеев день (17.03) – выезд на лов нерпы.Этот удивительный календарь (сроки даны по старому стилю) записан уроженцем Русского Устья Алексеем Гавриловичем Чикачёвым, потомком первых переселенцев. Он отражает и строго, как устав гарнизонной службы, регламентирует образ жизни общины. В нём легко различимо свойственное предкам двоеверие: соблюдая церковные обряды и даты, сохраняя их из поколения в поколение, они одновременно были и язычниками, поскольку жили в полной зависимости от природы, от своей сендухи, от Индигирки, от полярных дня и ночи.Здесь до сих пор можно услышать хотя и сглаженный временем, но русский говор далёкого прошлого. В языке, непонятных словах, непривычных манерах людей будто оживает далёкое время, перенося из сегодняшнего дня в, казалось бы, невозвратную старину. И побежит холодок по коже, когда услышишь:Врёшь ты, врёшь, мальчишечка,Меня омманывашь.Казань-городочек на костях стоит,Казанска реченька кровью протекла,Мелки ручеёчечки горючими слезьми,А по бережку — не камешки, буйны головушки,Все солдацкие да молодецкие…
От таких строк становится не по себе. В песне-то поётся о покорении Иваном Грозным города Казани. И слова в ней звучат те же, что и почти четыре века назад. Но не только, не только поэтому! Ещё и от понимания, что эти слова не могли попасть в якутскую тундру иначе, как из памяти человека, добравшегося сюда три с лишним века назад. И ведь сохранились! Как сохранилась старорусская лексика: алырить – бездельничать, валять дурака; апризорить – сглазить; ачилинка – любовница, зазноба; басник – сплетник; вара – заварка чая; вискак – маленькая речка; вракун – лжец, обманщик; выжуравливаться – высовываться, стараться быть выше других; гад – мусор, нечистоты; гылыга – замухрышка, босяк; домекнуться – догадаться; дымоволок – дымоход; дюкак – сосед; удёмный – съедобный; забуль – правда, истина; задориться – сердиться; кила – геморрой; коловратный – необщительный, гордый; летось – прошлым летом; мекешиться – быть в нерешительности; на кукорках – на корточках; обзарчиться – войти в раж; очокошить – оглушить; пертужий – выносливый…Длинный-предлинный чудесный словарь старорусских слов, употребляемых ещё автором «Слова о полку Игореве», сохранённых русскоустьинцами до наших дней, а с языком сохранившими и частицу исторического прошлого народа.Всё, что случилось в 1990-е годы, для жителей Крайнего Севера, и Русского Устья в том числе, можно охарактеризовать одним словом – катастрофа. В одночасье рухнула привычная, веками отлаженная схема жизни. Впрочем, это тема совсем другого разговора……Почти в то же время, что и я, в низовьях Индигирки побывал замечательный русский писатель Валентин Распутин. Позже, размышляя о судьбе России, он напишет: «…Быть ли ей в будущем и сколько быть, где сыскать силы и духа для преодоления кризисного состояния – не подскажут ли пример и опыт маленькой колонии на Крайнем Севере, которая по всем приметам не должна была выжить, но выжила».Игорь КовлерФото Егора Тельнова
