Московский архитектор сегодня может получить более 10 архитектурных премий в год, не считая международных. За год премируются десятки объектов, а архитектурные бюро увешивают дипломами свои офисы. Каждая из премий объявляет себя самой независимой и авторитетной, но за весь постсоветский период ни одной из них не удалось доказать своих преимуществ — все премии примерно равны и не свидетельствуют о качестве объекта.
В России существует оставшаяся от советского времени система почетных званий архитекторов (заслуженный архитектор, народный архитектор), но ни один из носителей этих званий не входит в число лидеров архитектуры, так что и эта оценка ничего не стоит.
Одним из важнейших критериев качества архитектуры в мировой практике сегодня считается sustainability, термин, который переводится на русский язык как «устойчивость» и который чаще распространяется не на оценку проекта (хотя и это возможно), а на оценку уже построенного здания. Речь идет об оценке жизненного цикла объекта, необходимости и технологичности ремонтов, его экономических параметров, функциональности с точки зрения пользователей, влиянии на окружающую среду, градостроительный и социальный контекст.
Однако Москва вообще лишена современного института постфактумной оценки качества. Бес
смысленно говорить здесь и о том, что эта оценка должна учитываться в дальнейшей архитектурной деятельности. Система репутаций на российском рынке не развита, чем, возможно, объясняется малый разрыв в ценах на проектирование между лидерами по качеству и рядовым заказом.
Постфактумная оценка в особенности важна для госзаказа. Если в частном заказе результаты работы оцениваются финансовым рынком (хотя и с перекосом в сторону коммерческих показателей в ущерб общественному благу), то в объектах госзаказа нет и этой оценки. Именно отсутствие постфактумной оценки позволяет сохраняться в этой сфере оставшимся от советских времен проектным институтам, которые продолжают создавать низкокачественные устаревшие решения и не имеют никаких стимулов к модернизации.
В исследовании приводятся примеры современных систем постфактумной оценки (в частности, POE). Это развитые процедуры, включающие в себя более 20 критериев (от расходов на эксплуатацию до оценок качества среды пользователями) с разными методами оценки (оттехнических экспертиз до социологических исследований). Эти процедуры выглядят громоздкими, но затраты на них малы по сравнению со стоимостью объектов. И если мы проводим архитектурную политику в целях улучшения качества архитектуры, постфактумная оценка необходима. На сегодняшний день «польза» прочно отошла в область компетенции конкурирующих систем ценностей: пользу архитектуры оценивает рынок, а при сдвиге в некоммерческие системы ценностей — социология и политика. Что касается «прочности», то эта область из сферы оценки произведения перешла в сферу нормативного регулирования отрасли, новации в области прочности (отчасти в связи с разочарованием в прогрессе) больше не рассматриваются как критерий качества архитектуры. Пользу оценивают деньги, прочность — конструкторы и инженеры, архитекторам осталась одна красота. Но она репрессирована развитием современного искусства.
Но откуда вообще взялась идея, что «красота» архитектуры как-то связана с современным ей искусством? Отметим, что эта мысль показалась бы достаточно странной Виолле-ле-Дюку, Огюсту Шуази или Готфриду Земперу: ничего общего между архитектурой эпохи эклектики и живописью реализма или импрессионизма в XIX в. никто из них не искал, да и сегодня найти ее трудно. Красота в архитектуре, как красота в искусстве, — это идея эпохи модерна, она появляется у многих, от Джона Рескина до Адольфа Лооса. Именно там, в утверждении «нового искусства», art nouveau, принадлежность к современному стилю представляется важным средством оценки качества архитектуры. Стиль явлен искусством, отсюда в сходстве с ним обретается красота.
