Ле Корбюзье — это две грани, отражающие один объект, Град Небесный Блаженного Августина. Мы не осознаем, что социальность в архитектуре возникает не из экономики и политики, но именно в семантическом поле красоты — как след dvitas Аврелия Августина.
«Социальность» является вторым субститутом «красоты» в оценке современной архитектуры. Однако это не единственный след воздействия идеи Града Небесного на семантику «красоты». Ренессанс и Просвещение искали образ идеального города в архитектурных утопиях, однако в XIX в. у теоретиков архитектуры возникло первое подозрение, что искать нужно не там и что рай таки был построен, только не узнан.
Первым, вероятно, Джон Рескин в «Камнях Венеции»(первое издание — 1905)объявил идеальным средневековый город с его интригами улиц и хаосом краеугольных камней, переплетаемых органикой поднимающихся из лагуны водорослей. «Культура городов» (1938) Льюиса Мам- форда (позднее переделанная им в «Город в истории»23) уже прямо противопоставляет невероятно прекрасный средневековый город Европы «машинному» городу Ле Корбюзье. Мамфорд страстно доказывает, что идеальным городом является вовсе не сочиненный рационально город-завод24 25, но исторически сложившийся городской организм, к созданию которого и надо стремиться урбанистам.
Следует учитывать, что история для христианских и постхристианских мыслителей — не нагромождение случайностей, но драма, сочиненная и поставленная Творцом (что острее всего выражено в гегелевской интуиции Абсолютного Духа). Поэтому признание кривых переулков и «бутербродов» старых домов за идеальный город, Небесный Иерусалим, не так абсурдно, как может показаться атеистическому сознанию. Качество архитектуры в этом случае определяется ее способностью вписаться в этот мистический хаос случайностей (или разгадать замысел, который превращает хаос в божественный порядок). Третий субститут красоты в оценке качества архитектуры — ее соответствие исторической среде.
В известном смысле такое понимание позволяет нам переинтерпретировать классическую формулу Витрувия.
Витрувианская триада определяет ценности архитектуры, «пользу — прочность — красоту», в латинском оригинале как firmitas — utilitas — venustas. Семантический анализ этих терминов приводит к любопытным результатам25. Firmita от глагола firmo связано со значениями укреплять, усиливать, защищать, прикрывать, долго сохраняться — сегодня весь этот круг значений передается термином sustainability, который очень плохо переводится на русский как «устойчивость».
Utilitas — чрезвычайно широкий термин, происходит от глагола utor, который может означать использование субъектом чего угодно, от «глаз» (oculus utor — смотреть, «использовать глаза») до «зла» (male utor — злоупотреблять). И здесь есть более непосредственная, интимная связь объекта использования с субъектом действия, чем это свойственно русскому глаголу «пользоваться». Например, по-русски трудно сказать «пользоваться нашими годами» (nostris utimur annis) в смысле «жить сегодня» или «пользоваться глазами» в смысле «смотреть» — на латыни utor близок к служебному глаголу действия, в смысле «делать посредством чего-то». Этот момент приближенности к субъекту теряется в русском переводе utilitas как «пользы», применительно к архитектуре здесь больше подошла бы «обжитость», если речь идет о жилье, или «социальность», если речь идет об общественном здании.
Что касается красоты, venustas, то, как уже говорилось, речь идет о женской плотской соблазнительности. К сожалению, это качество в архитектуре встречается сравнительно редко, или же опознание его примет требует известной раскованности фантазии. Однако Венера отвечает за достаточно широкий круг смыслов, связанных с гармонией природы, органикой, так что, в принципе, термин может переводиться как «органичность». При такой фокусировке семантического поля мы получим firmitas — utilitas — venustas как sustainability — sociality — organicity, «устойчивость — социальность — органичность».
